Оттуда нет возврата, главы 1-2

[SimusiK]

Название: Оттуда нет возврата

Автор: SimusiK

Фэндом: B2ST

Пэйринги: Чунхён/Хёнсын, Дуджун/Есоб

Жанр: дарк, слэш, романтика (?)

Рейтинг: NC-21

Предупреждение: ООС, жестокость, насилие, нецензурная лексика

Статус: ЗАКОНЧЕН

От автора: так как тяжело в России найти инфу о тюрьмах и их порядках в Корее, фанф писался на основе известного и изученного о русских «зонах» + все немного приукрашено, а иные факты упущены, дабы повествование не омрачалось ненужными подробностями ^_^

Варнинг! Мой первый по сути фанф!

«Опущенный» (тюр. слэнг) — это заключённый, насильственно или добровольно ставший пассивным гомосексуалистом. Самая низшая каста в местах заключения.

Глава 1:

Трясущимися руками держа поднос, Есоб проходил все дальше и дальше в очереди. Постоянно оглядываясь по сторонам и пытаясь быть меньше ростом и гораздо менее заметным, чем на самом деле являлся. Место, в котором он сейчас находился, не могло присниться ему даже в страшном сне, но теперь он здесь. Колония строгого режима к югу от Сеула, как Есоб помнил, куда его поместили после полугодового суда. Вообще он был примерным гражданином своей страны и никогда сюда не попал бы, не повесь на него 2 убийства его же лучший друг, с которым тот учился ещё в школе. Есобу всегда говорили и друзья, и родственники, что Кикван предаст его, и глазом не моргнув, но он никого не слушал, а лишь безвольно следовал за идеями товарища, чья семья была гораздо влиятельнее и богаче, чем родители Есоба, выживающие за счет небольшого рамен-кафе в одном из спальных районов Сеула.

«Дослушался, блин», — думал Есоб, обводя взглядом помещение размером с четверть футбольного поля. Длинные металлические столы и скамьи, прикрученные к полу. Масса охранников с оружием и электрошокерами. «Отличное место, чтобы провести здесь остаток жизни». — с такой мыслю Есоб посмотрел в другой конец стола и обнаружил там ещё одну пару испуганных глаз, почти таких же, как и его самого.

Напротив него сидел парень, который явно уже был готов расплакаться. Есоб вспомнил, что видел его, когда их сажали в грузовик возле следственного изолятора. Он бешено вырывался и кричал, что невиновен, но для усмирения его просто вырубили прикладом и закинули к остальным заключенным. Всего вместе с ними ехало человек 10-12. Во время поездки паренек лежал рядом с Есобом и тот видел, как из уголков глаз его текут слезы. Очнувшись же, он забился в угол и накинул на голову капюшон, так и просидев до самого прибытия в колонию. Там их по очереди переодели, помыли (это так они называют, а на деле холодная струя воды жуткого напора по голому телу) и распределили по камерам.

Пораскинув мозгами, Есоб решил, что парень, на вид его ровесник, мог действительно оказаться не виновным и быть в подобной ему самому ситуации, поэтому тихонько пересел поближе, благо они сели в дальний конец столовой и за один стол.

— Привет… — негромко позвал парня Есоб, совершенно не представляя, с чего начать разговор. – Голова не болит?

— А… ммм… ну, побаливает, немного, — парень, казалось, смог собраться в кучу, — Меня Хёнсыном зовут, а тебя?..

— Ян Есоб,— чуть подавшись вперед и понижая тон ответил парень, — Ты как сюда попал?

В глазах парня вновь появились слезы, которые он постарался незаметно стереть, опустив голову вниз.

— Меня… сюда… — в голосе слышался неподдельный ужас и боль из-за ситуации, в которой Хенсын оказался, — Я ни в чем не виноват… а на меня… повесили изнасилование… — ответил парень, не поднимая на Есоба взгляда.

— Знакомая ситуация, только на мне целых два убийства. – С горечью протянул Есоб и тоже опустил голову. Видимо, Хенсын не сильно удивило это известие, а может и вовсе не волновало, так сильно он был погружен в свои проблемы. Собираясь задать ещё какой-то вопрос, Есоб уж было открыл рот, как их, и без того малосодержательный разговор, прервало оповещение по тюремному радио:

— Внимание! Вновь прибывшие заключенные, немедленно построиться у дверей столовой!

— Поднимаемся, слышали меня?! – тут же начал кричать один из охранников.

— Эй, Хенсын, вставай, нужно идти, — позвал Есоб парня, так и продолжающего сидеть, отрешенно разглядывая свои ноги, да и вообще явно плохо воспринимающим окружающую действительность, а это не есть хорошо, учитывая, что тюрьма не лучшее место для истерик.

Поднявшись, они с Хенсыном быстро пошли к месту, где собирались остальные «вновь прибывшие». Попутно Есоб отметил пару заключенных, сильно выделяющихся на фоне остальных уголовников. К ним явно относились гораздо более уважительно и называли, видимо, не иначе как «хён», хотя они явно были моложе большей половины своих… тонсэнов? Вообще Есоб задумался, уместны ли здесь подобные определения, учитывая, что это не мирное место с чисто семейными отношениями между друзьями. Да и не друзья они явно. Скорее авторитеты, держащие всех в страхе и подчинении, раз пока они подходили к столу раздач, перед ними расходилась толпа, а скамьи вытирали тряпкой, прежде чем они садились.

Из размышлений его вывел взгляд одного из лидеров, который был повыше ростом и более мускулистой комплекции. Равнодушные глаза, видимо, просто по-хозяйски осматривающие свои владения, вдруг загорелись живым огоньком, да таким, что Есоб едва не споткнулся от неожиданности об Хенсына, идущего чуть впереди. Тот в свою очередь поднял голову и повернулся, тем самым открыв свое лицо окружающим. И его, надо сказать, весьма женственный внешний вид, при условии наличия сильных рук и широких плечей, даже у Есоба вызвал странное ощущение, и, несомненно, привлек внимание уже обоих авторитетов местного пошиба. На лицах заиграли мерзкие ухмылки, а за столом начались перешептывания, и кто-то даже тыкал пальцами в их сторону.

Что именно их заинтересовало, Есобу с Хенсыном знать было не дано, так как они уже покинули столовую вслед за конвоем охраны к месту назначения.

***

— Добрый день, заключенные! Сегодня ваш первый день в Сеульской колонии строгого режима. Сейчас вас собрали, дабы объяснить, как вам жить дальше. В смысле, кому жить, а кому не жить, – с ухмылкой на лице продекламировал человек в форме, представившийся начальником тюрьмы Ким Мин Чжуном. На вид ему можно было дать лет 40, а впечатление от него исходило, как от человека довольного своим положением и, несомненно, любителя поглумиться. Невысокого роста, с заметным брюшком, он рассматривал заключенных лишь как кусок мяса на бойне, и точно не как людей.

— Начнем с того, что камеры заключенных, находящихся в общем режиме, находятся в правом крыле здания, а камеры смертников – в левом, рядом с администрацией. Насколько мне известно, точно утвержденных на смертную казнь здесь нет, так как на их рубахах вы бы обнаружили красную нашивку. Будьте внимательны. Однако есть товарищи, получившие серую нашивку, следствие над которыми ещё не завершилось, и они вполне могут попасть в их ряды.

Эти слова заставили Есоба поежиться от холодка, пробежавшего по спине, что не ускользнуло от внимания Хенсына, который удивленно округлил глаза, увидев на груди Есоба именно серый квадратик с именем и номером камеры. Но в свою очередь, он поспешил отвести взгляд, чтобы охранники, расхаживающие между заключенными, не заметили, что Хенсын отвлекся от речи, которую тем временем продолжал начальник Ким:

— На рубашках заключенных пожизненно – желтые нашивки. Просто отбывающие длительный срок – с зелеными. В тюрьме вы встретите множество проблем и, возможно, издевательства от устоявшихся «авторитетов», — на этом слове он презрительно хмыкнул и сплюнул на пол, — Однако, дабы избежать подобного, мы предлагаем вам сотрудничество. Вы рассказываете нам их планы, мелкие и крупные секреты, а мы предоставляем вам покровительство и защиту от подобных нападок. Решать, естественно вам, но в других случаях безопасность вам гарантироваться не может. Надеюсь, всем ясно? Теперь о распорядке дня…

Дальше шла почти 2-х часовая лекция о распорядке дня, свиданиях, передачках и прочих вещах, сопровождающих повседневную жизнь заключенного. Все сидели молча и слушали, пока начальник Ким воодушевленно болтал о мерах наказаний за провинности, карцерах, одиночных камерах и прочих «прелестях», сопутствующих проступкам и откровенному неповиновению администрации тюрьмы. Потом он переключился на повествование о прекрасных возможностях заключенных работать и приносить пользу обществу, а также персоналу колонии.

— Сейчас по расписанию у вас как раз работа, но вы ещё не распределены по профилю, поэтому вам проведут небольшую «экскурсию» по тюрьме, а после нее и до ужина будет время устроиться в камерах, — он сделал небольшую паузу и с нажимом произнес последние слова, одарив заключенных убийственной улыбкой. — Конечно, если вас примут…

На такой мрачной ноте Хёнсын и Есоб, а также ещё 10 заключенных отправились осматривать место своего теперь уже очень длительного пребывания. Душевые, прачечная, рабочие комнаты, комнаты наказаний, карцер, куча всяких подсобок, камеры, двор для прогулок… У Есоба голова пошла кругом от всего этого «великолепия», на самом деле хотелось только поскорее заснуть, но впереди ещё ужин, кто знает, что может случиться за это время?

После экскурсии их отправили по камерам. Хенсын и большинство заключенных под конвоем удалились в камеры осужденных по общим статьям, а Есоба направили в распределительную камеру, ведь ему ещё не было назначено окончательное наказание ввиду обжалования приговора его семьей, которые были не согласны с пожизненным заключением. А из-за отсутствия мест в следственном изоляторе, Есоба отправили в тюрьму, в которой ему все равно надлежало отбывать свой срок. Однако была одна проблема, ведь чтобы защитить настоящего убийцу, своего сына, родители Киквана тоже пытаются оспорить приговор, но естественно в худшую сторону. Поэтому, как правильно сказал начальник Ким, у Есоба есть шанс попасть на виселицу или через 15-20 лет выйти из тюрьмы. Правда это уже будет не тот Есоб, какой есть сейчас или какой был полгода назад. Что с ним сделает тюрьма, никто не знает.

Попав в камеру, Есоб сначала удивился, почему никого нет, потому что уже морально приготовился ко всякого рода ужасам, что могли сделать с ним его будущие сокамерники. Но вспомнив, что трудовое время, отведенное заключенным, ещё не закончилось, немного расслабился, выбирая свободный угол у окна подальше от туалета. Разложив вещи, которые ему выдали, а именно циновку, матрас и пастельные принадлежности, Есоб аккуратно сел на краешек своей кровати и задумался, оглядывая его пристанище на неизвестный срок, а может, и на всю оставшуюся жизнь. В чем он провинился? Как его угораздило сюда попасть? Он знал ответ, но предпочитал скрывать его в недрах своего сознания, потому что остро ощущал собственную вину в сложившейся ситуации. Незачем ругать Киквана, позвавшего его в тот день на тусовку. Незачем обвинять его в том, что Есоб сам согласился позвать девочек для развлекухи и принимать те таблетки, которые тогда принес с собой Кикван. Он всегда был под его влиянием, в оковах не своего мнения, а чужого. Всегда соглашался, всегда делал, что ему говорили. И только на скамье подсудимых понял, как ошибался, и во что вылилось его слепая дружба. Сожалеть о прошлом сейчас все равно не стоит, потому что нужно думать, как жить дальше, надеясь, что родители смогут вытащить его или хотя бы смягчить приговор. Хотя, конечно, на это рассчитывать тоже глупо, ведь если понадобится заплатить денег, они не смогут этого сделать, потому что и так еле выживают. Скорее богатый папочка Киквана отправит его на тот свет, подкупив весь суд, присяжных и прокурора. Из потока совершенно не радужных мыслей его выдернул звук открывающейся двери, в которую друг за другом начали входить вернувшиеся к ужину зэки.

Первый, кто вошел, был один из парней, которого Есоб видел в столовой. Высокий, подтянутый и темноволосый, но с застывшим удивлением в холодных глазах уставившийся на Есоба, видимо, совершенно не ожидая увидеть его.

— Ба, посмотрите, кто тут у нас? Да неужели это тот самый милашка из нового потока? – внезапно растянувшись в довольной ухмылке, протянул парень, обращаясь взглядом к остальным мужчинам, вошедшим вслед за ним. — Приятный сюрприз для нашей камеры, однако.

Есоба передернуло от сального блеска в глазах незнакомца на слове «милашка». Но, решив, что небезопасно противиться, решил ничего ему не отвечать. Вслед за его словами последовал неравномерный хохот и переглядывания между заключенными, вызвавшие у Есоба отчетливое впечатление приближающейся катастрофы.

***

Хенсын, ожидая сокамерников, отчаянно мечтал, чтобы весь сегодняшний день и последние полгода для него оказались лишь страшным кошмаром, нарушившим спокойное течение его жизни. Подстава, так не вовремя свалившаяся на него, вылилась в 10 лет колонии строгого режима и желание навсегда прекратить какой-либо бизнес. Да и вообще на какой-то момент вызвавшая желание покончить с жизнью в принципе. Он был рассудительным человеком, по своей сути, но такой поворот событий вышиб из него все душевные силы, позволив захватить свои мысли банальному страху участи, как ему раньше казалось, худшей, чем смерть...

— Эй, парень, очнись! – Хенсына тряс за плечо какой-то бугай лет 27-30. Шокировано всматриваясь в его лицо, Хенсын очнулся ото сна, который как-то внезапно его накрыл. «Наверное, это последствия нервного напряжения», — подумал Хенсын, садясь на полу рядом с разбудившем его сокамерником, за спиной которого стояло ещё 3 человека. Видимо, только вернувшись с работ, они не ожидали увидеть пополнение в своей камере, да и к тому же пополнение, заснувшее прямо посреди комнатки, обхватив руками выданный ему скарб. Что удивительно, все парни были достаточно взрослыми, где-то лет на 5-6 старше самого Хенсына, но один из них явно был ровесником. Однако почему-то именно он, лишь взглядом указав в сторону, заставил мужчину явно больше себя раза в 2-3 отойти в сторону и покорно склонить голову, пока сам он подходил к Хенсыну.

— Ён Чунхен, — просто сказал парень, присаживаясь на корточки напротив и протянув руку для рукопожатия только что очнувшемуся и немного тормозящему спросонья Хенсыну. – А ты?..

— Чан Хенсын, — осторожно протягивая руку в ответ, представился Хенсын.

Только его рука оказалась в руке Чунхена, как его новый знакомый дернул Хенсына ближе к себе, и, грубо схватив за подбородок, стал вертеть лицо парня в разные стороны, с интересом осматривая Хенсына.

— А ты и вправду похож на девчонку… — задумчиво протянул Чунхен, бесцеремонно разглядывая лицо Хенсына, трогая его за волосы и осматривая руку, что держал в своей руке. Хенсын попытался ее убрать, но встретил сопротивление и недобрый огонек в глазах Чунхена.

Хенсын явно не понимал, к чему все эти действия и вопросительно переводил взгляд от занятого рассматриванием Чунхена на остальных сокамерников, когда прозвучало оповещение по радио, сообщающее о начале ужина и необходимости идти в тюремную столовую.

Посидев ещё в той же позе минут 5 до прихода охранников, Чунхён недовольно поднялся на ноги и потянул за собой все ещё пришибленного Хенсына.

— Ну, что, будем знакомы, Хенсын, — каким-то странным голосом и с нажимом на имени сказал Чунхен, поправляя на Хенсыне одежду и жестом приглашая его пройти вслед за уже вышедшими из камеры парнями.

Тот, в свою очередь, спокойно последовал за ними, медленно обдумывая в голове, что же так заинтересовало в нем Чунхена и почему ему он, Чунхен, совершенно не нравится… или нравится? Вообще-то он в первый раз видит этого человека и точно не может понять, как к нему относиться. Тем более только проснувшись, и откровенно не врубая, что значили его слова про девчонку. Ну да, Хенсын всегда отличался миловидностью. И в школе, и в универе его за это называли разными не лестными словечками и давали странные клички, но он уже привык не обижаться на дураков и просто отшучиваться. А вот тут отшутиться явно не получится. Но он знает точно одно: нужно быть осторожнее. Гораздо осторожнее и не доверять людям. Тем более людям в тюрьме. Пора учиться на своих ошибках.

Ужин в компании новоиспеченных «друзей» прошел в странной обстановке. Во всяком случае, для Хенсына, которого Чунхен по-братски усадил рядом с собой, расспрашивал о здоровье семьи и наигранно, как казалось Хенсыну, расстраивался, что они достаточно давно умерли. Расспрашивал и о том, как сам Хенсын умудрился попасть в этот рассадник беззаконья и, как он со смехом выразился, «клоаку общества». Дружелюбно приобнимал Хенсына за плечи и пододвигал ближе поднос с тарелкой. Хенсыну же казалось теперь, что все вокруг обман, поэтому он отвечал ему, но ровно столько, сколько нужно было, чтобы Чунхен, не удовлетворенный ответами, не заглядывал в глаза Хенсына своими глазами, в которых дружелюбие и рядом не стояло. Или Хенсын страдает паранойей, и эти парни совершенно точно приняли его в свои ряды? Весь оставшийся вечер мозг Хенсына вычислял и вычислял, но никак не мог дать окончательно верный ответ.

***

Вжавшись в стену, Есоб отчаянно молился всем возможным богам, Небесам и духам, чтобы эти парни не тронули его. Но сомнение разливалось по его организму вместе с животным страхом, который поглощал разум и заволакивал глаза пеленой. Они сказали, что им как раз нужен такой паренек, как он. Они сказали, что их камеру недавно покинул, как выразился представившийся Дуджуном главарь, мальчик, которого они использовали для «определенных целей». И они сказали, что он, Есоб, очень подходит им именно для этих самых целей.

— Будь хорошим мальчиком, не сопротивляйся, — медленно подходя к Есобу, пропел Дуджун, поправляя на себе одежду и стряхивая невидимые пылинки со своего плеча. – Хотя, это тебе все равно не поможет.

— Что вы собираетесь делать? – пытался отвлечь Дуджуна Есоб, несомненно, понимая, что стоит за всем их поведением. Дураком он никогда не был, поэтому прекрасно знал, что обходиться без женщин годами заключения тяжело. А значит, нужно искать другие способы удовлетворения естественной потребности, возникающей в здоровом мужчине. Поэтому вопрос должен был бы просто отсрочить неминуемый исход его знакомства с сокамерниками. Боже, он не только висит на волоске от смерти, да ещё и прямо сейчас может стать чем-то вроде «парня для камерных утех». Чем же он согрешил в этой жизни? Неужели все это лишь от его безвольности? Неужели во всем виновата его слабость и неумение высказать собственное мнение? Да разве можно поступать так с людьми? Да и причем он только-только попал в эту треклятую тюрьму, а уже подвергается сексуальным домогательствам.

— Не подходите ко мне! Я за себя не отвечаю! – пытаясь встать в нечто похожее на боевую стойку, Есоб где-то глубоко в душе понимал, что не сможет ничего сделать против 3-х здоровых парней, явно видавших виды в боях. Ну, может, случайно только заденет кого-нибудь. Сам Есоб никогда не занимался никаким спортом кроме редких посещений тренажерного зала с тем же пресловутым Кикваном. А сейчас ему бы не помешала пара данов по каратэ или тхэквондо, а лучше что-нибудь понадежнее кулаков.

— И что ты сделаешь? Забрызгаешь нас слюной? – волна хохота прокатилась по маленькой комнатушке, но резко замолкла, когда Дуджун продолжил говорить. – Я тебе на чистом корейском говорю — не сопротивляйся. И остатки достоинства тогда сохранишь и сильно не пострадаешь. Деться тебе все равно некуда, мы в одной камере, а так ты хоть сможешь рассчитывать на хорошее и теплое обращение. Но дело твое, не захочешь так – у нас есть много способов для твоего опущения.

— Почему я? – дрожащим голосом спросил Есоб, опять пытаясь отвлечь Дуджуна, вспоминв, что не за горами ужин и если он сможет задержать их, то придут тюремщики, а при них Дуджун со своей шайкой точно сделать ничего не смогут. Во всяком, до вечера. Эта мысль заставила Есоба передернуться от страха, ведь даже спасись он сейчас, вечером ему уже ничто не поможет, если… если… И тут он вспомнил слова начальника Кима: «…а мы предоставляем вам покровительство и защиту от подобных нападок». Но что он может? Что Есоб может дать администрации тюрьмы, если сам толком не понимает, чего они именно хотят от новеньких? Ничего. Черт, этот вариант ему явно не подходит.

— Ну, не я же, — псевдоудивленным тоном констатировал Дуджун. Тяжело вздохнув, он процедил сквозь зубы. — А ты адекватный вообще? Сразу не понимаешь? Все, мне это надоело. Парни, хватайте его и на стол.

На Есоба надвинулись трое здоровенных зэков и в минуту скрутили его, потому что от страха у него подкосились ноги, хотя Есоб и пытался противостоять им, даже попав кому-то из них в глаз. Правда, за это он поплатился ударом в солнечное сплетение, после чего уже не смог сопротивляться своим мучителям.

Наскоро скинув ненужные вещи, его положили на стол, за которым до этого ели и играли в карты. Двое держали его руки с разных сторон, а ещё один вставил в рот кляп из какой-то грязной тряпки, чтобы Есоб не кричал, видимо. Почему он не подумал об этом чуть раньше? Вполне бы мог успеть позвать охрану.

Лицом лежа на холодной поверхности, Есоб чувствовал, что должен сделать что-то ещё. Словно от его действий может что-то зависеть. Словно это его проверка, понял ли он что-нибудь после случая с Кикваном. Поэтому Есоб начал бешено вырываться, стараясь освободить хотя бы руки. Но трое сокамерников крепко держали Есоба с мерзкими ухмылками на лицах, а Дуджун в это время расстегивал ширинку на своих штанах.

— Ну, ну… не будь таким не сговорчивым, мы же не убиваем тебя… — довольной улыбки Дуджуна Есоб видеть не мог, но был уверен, что это было именно так. Однако кляп помешал Есобу высказаться, получилось лишь невнятное мычание. Но его никто не слушал, потому что Дуджун уже спускал с Есоба брюки. Попутно схватив того за волосы, Дуджун резко вошел в него до самого конца, не утруждая себя никакими подготовительными процедурами. Да что там подготовкой, он просто всадил в него свой член ни капли не беспокоясь, что может порвать Есоба. Парня, тщетно пытающегося вырваться из цепких лап подчиненных лидера, пронзила острая боль, а затем ещё более острая, когда Дуджун снова толкнулся в него, насаживая его на себя ещё глубже. Тело бросило в жар, к горлу подкатила тошнота, перед глазами все поплыло. Почувствовав в себе член Дуджуна, Есоб не смог сдержать крика, но предусмотрительные зэки приложили Есоба по голове, отчего крик застрял у него в горле, превратившись в тяжелый стон. Есобу в этот момент хотелось только одного – смерти.

Раз за разом жестко и в сухую трахая страдающего от боли парня, Дуджун, постепенно приближаясь к концу, одной рукой начал потягивать Есоба за волосы назад, а другой рукой с силой шлепая его по заднице. От такого позора и унижения у Есоба начало звенеть в ушах. Это издевательство все не кончалось и не кончалось, пока, в итоге, Есоб не потерял сознание, неспособный более терпеть такое унижение.

С животным рыком кончив в Есоба, лидер даже не стал проверять, жив ли тот, просто приказав своим сокамерникам бросить его в часть камеры для «опущенных» и удалился.

Очнувшись ближе к ночи на полу, Есоб не мог пошевелить ничем ниже пояса, не то что сесть или встать. Приподняв голову, первое, что он увидел, был унитаз. Прямо перед его лицом. Есоба и так мутило, а от такого вида ещё и едва не вырвало. Значит, они переложили его.

Восстановив в памяти события сегодняшнего вечера, Есоб с ужасом огляделся и обнаружил своих сокамерников мирно спящими, в то время как у самого Есоба от злости внутри все клокотало. «Как эти суки могут спокойно спать, после всех причиненных мне мучений?» – думал Есоб, тщетно пытаясь хотя бы немного приподняться, что у него с трудом, но получилось. Правда сделать он все равно ничего им не может. Дело сделано, а Есоб явно не в состоянии противостоять этим ублюдкам, изнасиловавшим его в первый же день их знакомства. Как он вообще это пережил? За что это все? Есоб все возвращался и возвращался к этому вопросу, стараясь не замечать боли там, где ее по принципу быть не должно. Но это точно не проверка, это реальная жизнь. И теперь он игрушка Дуджуна. Дуджун… Вспомнив о непосредственном исполнителе, Есоб глазами нашел полусидящего Дуджуна на циновке у окна, где недавно хотел было пристроиться и сам Есоб. Он нервно дернулся, увидев взгляд лидера, обращенный к нему самому.

— Спи лучше, у нас впереди длинные дни, множество дней и ночей, чтобы ругаться, но сегодня – спи, — спокойно сказал Дуджун и, зевнув, поправил подушку, укрылся и повернулся спиной к шокированному Есобу. «Что это было?» — Есоба ошеломила подобная смена тона и манеры общения, но он все же неосознанно последовал неожиданно теплому совету Дуджуна.

Глава 2:

Наутро от сокамерников Есоб получил посуду, в которой были проделаны дырки: ложка, кружка и даже тарелка, из которых теперь было невозможно есть. Они просто побросали все к ногам Есоба, старательно не приближаясь к его вещам. Сам Есоб сидел на своей кровати в ожидании, когда остальные закончат свои утренние дела. Смотрел, как один за другим обходя Есоба, как прокаженного (Почему как? Он таким и был сейчас), они проходили к раковине и туалету, чистили зубы, умывали лица. Последним был Дуджун, который, подойдя близко к Есобу, но также стараясь не касаться его вещей, кинул ему на одеяло 5 сигарет.

— Эм, я не курю... — удивленно протянул Есоб, переводя взгляд на Дуджуна, который просто и серьезно смотрел на него, не став смеяться над откровенной глупостью, сказанной Есобом. Ну конечно, он же не знает всех порядков тюрьмы. Самое странное, что близость Дуджуна не вызвала у Есоба никаких отрицательных ощущений, ничего такого, что по идее должно было быть после подобного «знакомства». Боже, даже страшно насколько спокоен был Есоб, наблюдая Дуджуна всего в полуметре от себя. Словно тот вчера не изнасиловал его, а по-братски наставлял на путь истинный.

— Дело не в том, куришь ты или нет. Это тюрьма, Есоб. Здесь такие вещи, как деньги на воле, будь серьезнее — тихо, но предельно четко ответил Дуджун, а потом направился в маленькую комнатку, что служила... эм... ванной? Ну, там стоял туалет и умывальник, больше ничего. Есоб пристально следил за Дуджуном, пытаясь понять, откуда такая разница в отношении между вчерашним Дуджуном и сегодняшним. Что с ним не так?

— Влюбился, что ли? Захотелось еще? – рассмеялся Дуджун, наблюдая как поспешно Есоб отвел взгляд, когда лидер оторвался от зеркала и мельком глянул на задумавшегося Есоба. – Петушок мой, потерпи чуток, хотя бы до вечера.

Подмигнув Есобу, лидер «всея камера» тихонько посмеивался и мотал головой из стороны в сторону, продолжая свой утренний туалет.

— Пошел ты… — заорал Есоб и тут же осекся. А через мгновение к нему подвалили двое сокамерников и с ноги впечатали в стенку, так, что у парня сперло дыхание и заболели ребра. Вжимая сапогом Есоба в стену, один из них, которого по надписи на груди звали Ли Тхэсон, предупреждающе процедил:

— Запомни, мразь, твое место возле параши. Будешь нарываться и выебываться, мало не покажется. Я тебе обещаю, — и он, напоследок сдавив ногой грудь Есоба, вернулся к своим делам. Дуджун же даже не повернулся. Просто продолжал чистить зубы и напевать себе под нос какую-то песенку. Ну, естественно, он же авторитет, и ему не требуется самому решать свои проблемы. Даже просить не нужно, его верные прихвостни сами все сделают. Подержат, побьют, убьют, изнасилуют. Странно, что вчера он сам сделал это. Есоба передернуло. Но он был сильным. Есоб никогда не занимался самобичеванием и поэтому мог спокойно обдумать все, а не просто рыдать от безысходности. Но тогда становится не понятно, почему он был так слаб, когда дело касалось высказывания собственного мнения.

Звонок на завтрак. Интересно, как там дела у Хенсына? Все ли с ним хорошо и стал ли он такой же «секс-игрушкой» для настоящих мужиков, как себя называли зэки из высших каст?

***

— Доброе утро, — это было первое, что услышал Хенсын, ещё не открывая глаз и продолжая лежать на своей постели. Видимо, ещё находясь в полусонном состоянии, он решил, что находится дома, и сосед по квартире как всегда будит с утра неподъемного Хенсына. Поэтому, промямлив что-то нечленораздельное, Хенсын повернулся на бок и посильнее укрылся одеялом. Но тут его силой встряхнули, что заставило его распахнуть глаза.

— Алло! Я со стенкой говорю? Поднимай свою задницу, неженка! – и кто-то пнул его ногой, попав прямо в солнечное сплетение. У парня перебило дыхание, но сфокусировав взгляд, Хенсын понял, что это был Чунхен. Резко подскочив на кровати, он разочаровано вздохнул, когда обнаружил, что события вчерашнего дня, да и последних месяцев точно не сон. Это кошмар наяву какой-то! С протяжным стоном Хенсын упал лицом обратно в подушку, стараясь абстрагироваться от происходящего в его... камере. Тут он услышал звук тихих шагов, а потом почувствовал руку, которая медленно похлопывала его по спине, с явным нетерпением приглашая подняться. Это ощущение вызвало у него волну жара, пробежавшую по телу. Нехотя, но понимая, что если будет противиться, можно нарваться, Хенсын поднялся и оказался чуть ли не вплотную лицом к лицу с Чунхеном, который тихо, чтобы никто не слышал, прошептал:

— Первое, даже если ты принят, подчинение никто не отменял. Второе, будь уверен, твоя жизнь могла быть гораздо хуже. Третье, и последнее, предупреждать о чем-то не в моих правилах, так что считай, что тебе очень повезло. Твое личико не дает спокойно спать не только мне, но и многим другим... Не в моих правилах будить по утрам, детка. Будь благодарен.

Дыхание Чунхена заставило Хенсына дернуться от волны мурашек по спине, так что смысл сказанного до него дошел медленно и не полностью. За что быть благодарным? За то, что Чунхен весь вчерашний вечер до отбоя строил из себя лучшего друга и нежного брата? А не пойти бы ему? И вообще, Хенсына абсолютно не волнуют глупые правила в этом месте. Он выше всего этого. Но знал бы он, чем все это может обернуться и от чего на самом деле пытался уберечь его Чунхен.

***

Направляясь в столовую, Есоб ловил на себе перешептывания и мерзкие взгляды зэков, показательно держащихся поодаль от Есоба. Ну, все ясно. Теперь каждый знал, что в камере 501 появился новенький опущенный. Земля слухами полнится. И все уже были в курсе произошедшего с Есобом. В тюрьме это важно. Здесь строгое деление на касты, и чтобы кто-нибудь из авторитетов случайно не «зашкварился», все сразу оповещаются.

— Есоб, привет! – приветливо улыбнулся Хенсын, погруженному в мрачные мысли и еле передвигающему ноги Есобу. Сам Есоб чувствовал себя ой как паршиво и слегка тормозил, что плохо для них обоих. Ни о чем не думая, Хенсын подошел к нему, просто радуясь знакомому, разделяющего муки его несправедливого пребывания в тюрьме.

— Привет… — устало протянул Есоб, замечая, как напряглись в ожидании, что же дальше будет, остальные зэки, присутствующие в столовой. Издалека за ними наблюдал и Дуджун, во взгляде которого читалось немое предупреждение, которому Есоб решил последовать. Странно, это уже второй раз так. – Слушай, лучше не…

И только Хенсын не знал. Не знал пока и вошедший в столовую Чунхен, направляющийся в сторону Дуджуна в сопровождении своей вечной свиты. Телохранителей точнее.

— Эй, у тебя все нормально? – и тут произошла роковая ошибка Хенсына. Он положил руку на плечо, растерявшегося в поисках подходящих слов, Есоба.

— Нет! Хенсын, нет!..— мгновенно одернулся Есоб, не желающий подставлять ни в чем не виноватого парня, да и при этом друга по несчастью. Но было уже поздно. По залу прокатилась волна улюлюканий, кто-то начал барабанить по столам и посуде. Охранники напряглись, но, кстати, ничего не предпринимали.

— Что происхо… — замер шокированный внезапной сменой обстановки в столовой Хенсын. Но застывшая злоба и презрение во взгляде Чунхена повергли его в ещё больший шок и уже просто откровенный ужас. И если Хенсын не понимал, чему так радуется зал, то Чунхен знал это отлично. Ему не надо было наскоро объяснять, что же тот сейчас наделал, что его ждет в ближайшем будущем и как сильно он может страдать. Чунхен прекрасно знал значение посуды в руках Есоба. Ему не нужно было истолковывать сочувствующие взгляды Дуджуна. Это у них в камере нет петуха, а не у Чунхена. И это Дуджун любил пользоваться услугами опущенных, а не Чунхен. Но это у Чунхена в крови все закипало, когда он думал, что парень, которого он тщетно пытался уберечь от такой участи, на самом деле оказался таким идиотом. И ведь он все равно бы стал таким, если бы не покровительство Чунхена, а все из-за внешности. Слишком милый, слишком длинные волосы и слишком красивое спортивное тело. Но ему, и так оказавшемуся здесь по несчастливой случайности (А Чунхен всегда знал, когда врут. И парень вчера говорил правду.), не стоило ещё познать и муку опущения. Чертовы гомосеки! Как же их ненавидел Чунхен! И Дуджуна, хоть они с детства как братья, он за это тоже не любил. Тот наверняка злорадствует, что у Чунхена не получилось. Он ещё в первый день, как только они их увидели, сказал, что у него не выйдет помочь парню. Такие в тюрьме всегда попадают под участь опущенных. Вот Есоба он наверняка лично опустил. И вот тут его не заботило, что, по слухам, парень тоже сидит неповинно. Да и есть ещё слушок…

— Ну и что! Мне плевать на все эти идиотские устои! – вдруг выпалил Хенсын, самому себе внутренне удивляясь. – Кто вы такие, чтобы указывать мне как себя вести и с кем общаться? – парень срывался на крик, обращаясь сразу ко всем наблюдавшим за этой сценой заключенным.

И он снова взял Есоба за руку, становясь к нему ближе, а глазами ища Чунхена, ведь тот вчера был почти добр к нему. Он может его поддержать… наверное.

«Вот идиот! Сам нарвался». Встряхнув голову, Чунхен посмотрел на Хенсына. Тот явно искал у него помощи, хотя буквально вчера едва отвечал на вопросы. Чунхен славился своей вспыльчивостью, поэтому такой жалкий вид вызвал у него только ещё большее раздражение. Все тело охватила неконтролируемая ярость, что позволила ему сделать то, чего он обычно никогда не делал без очень весомой причины.

«Черт, благими намерениями вымощена дорога в Ад!» — и с этой мыслью он, попутно схватив со стола опущенных чистую миску с дыркой, на полном ходу с размаху обрушил ее на голову пребывающего в шоке Хенсына. Не почему-то, а просто от злости на такого жалкого идиота. Следующий удар пришелся Хенсыну прямо в красивое лицо. Брызнула кровь.

На представление тут же сбежались зэки со всех концов столовой, образовав круг, в котором находились Чунхен, Хенсын и напуганный такой жестокостью Есоб. Дуджун, с видом стороннего наблюдателя, остался, где и стоял, не предпринимая попыток оторвать Чунхена от истекающего кровью Хенсына, который, уже спустя несколько ударов, лежал на полу. Есоб, при попытке вступиться, был схвачен и оттащен назад, видимо, такими же опущенными, как и он сам, раз они не побоялись к нему прикоснуться. Есоб кричал и вырывался, но его просто заткнули ударом в живот. Очень действенно.

Удары, пришедшиеся на голову Хенсына, заставили его стонать от боли, а ноги сами по себе подкосились. Следующий, с ноги, уже когда он лежал на полу в полуобморочном состоянии, был отправлен прямо ему в живот. У Хенсына не было времени обдумать, за что же его так бьют, было необходимо как-то защитить себя. Слабая попытка прикрыться руками не помогла, потому что Чунхен наступил одной ногой на руку Хенсына, а другой вмазал по ребрам. Дальше удар в лицо, все Чунхен делал ногами. Как же, он же зашкварился уже, таких теперь нельзя трогать руками. Но потом, наплевав на условности, Чунхен схватил Хенсына за волосы и, притянув вплотную к своему лицу, заглянул прямо в глаза, едва слышно проговорив:

— Доигрался ты, Хенсын, — и снова нажим на имени. «Почему?» — немой вопрос в заполненных слезами глазах Хенсына. Пропущенный удар в сердце. Вскипевшая кровь. А потом новый и новый удар красивым лицом об колено, пока Хенсын не потерял сознание.

(Как мы помним, охрана не предпринимала никаких действий, и даже пришедший на всю эту шумиху начальник тюрьмы Ким, который, сложив руки на груди, спокойно смотрел, как Чунхен потихоньку убивает Хенсына.)

— Уберите его уже от парня, помрет ведь, — вяло приказал он, когда Хенсын уже перестал двигаться.

— Да, сэр.

После чего охрана лениво начала расталкивать зэков, которые, в общем, не собирались сопротивляться. Подойдя к Чунхену, они осторожно окликнули его раз пять. Когда стало понятно, что это не поможет, охранники вырубили неадекватного авторитета прикладом по голове. Бесчувственного Чунхена под руки потащили в карцер, где ему сидеть ровно сутки, больше держать просто не посмеют. В то же время Хенсына аккуратно перевернули, осмотрели и, заключив, что тот ещё живой, отправили в лазарет.

— Кто-нибудь, уберите эту грязь, — приказал начальник Ким и сплюнул в лужицу крови, где недавно лежал Хенсын.

***

С того дня прошла неделя. Хенсын почти полностью выздоровел, но ребра все ещё болели, напоминая ему об опасности, которая неминуемо ждала его при встрече с Чунхеном. Пока он приходил в себя и восстанавливался, пришло указание о рабочем назначении. Он должен был работать в цехе по пошиву одежды, так как в обычной жизни был дизайнером и имел собственный магазинчик. В тот злополучный день полгода назад его вызвали по работе. И причина, почему парень оказался в ненужном месте и в ненужное время проста: он к одной из клиенток, которая зачем-то вызвала его к себе домой. Но приехав на место назначения, Хенсын обнаружил только приоткрытую дверь. Он тогда сразу себе сказал: «Не заходи», но что-то все равно двигало его вперед. Судьба, видимо. Ужас от увиденного Хенсын ещё долго не мог отпустить… перед глазами стояла лужа крови и распластанная по полу девушка в порванной одежде. Та самая, его клиентка. Стены были заляпаны кровью. Все было в крови. То, что она выжила, не просто странно, а необъяснимо. Сейчас Пак Миён, так ее зовут, в коме, а о том, чтобы Хенсына упекли в тюрягу, позаботились ее богатые родители. Они даже толком и не разбирались, просто заплатили суду. И так всегда. У тебя есть деньги, значит, закон тебе не писан. Не то что у Хенсына, который от нехватки средств был вынужден снимать комнату у друга. А магазинчик куплен на грант от университета за отличную учебу всего-то за месяц до события, сломавшего его жизнь. Везде сплошное невезение.

Сейчас ему довольно-таки тяжело было снова видеть ткани и прикасаться к иголкам, но против администрации не попишешь, эти правила он обязан выполнять… правила… Чунхен… Почему он думал о Чунхене? Только одна мысль об этом парне вызывала в нем страх и тревогу. Но ведь неизвестно, что с Хенсыном случится, кода они встретятся. Неприятное напряжение появилось в теле Хенсына, но он отгонял от себя мрачные мысли. Убирая какие-то нитки и образцы, Хенсын не заметил, как открылась дверь, пуская в цех Чунхена.

Они остались наедине в небольшом рабочем кабинете. Хенсын стоял спиной к Чунхену, не ощущая присутствия другого человека и продолжая собирать мусор с пола. В этом зале шили одежду и аксессуары, поэтому по стенкам и стеллажам были раскиданы мотки с тканью и полуготовые экземпляры, а на полу валялось много обрезков и прочих отходов производства. Хенсын сегодня назначили дежурным, и он остался убрать помещение, прежде чем отправиться за всеми в столовую на обед.

Только когда дверь с силой вновь вернулась в раму, Хенсын повернулся на шум. Его глаза расширились до размера блюдец, как только Хенсын обнаружил, что находится в одной комнате с Чунхеном, которого так боялся увидеть. И теперь он тут совсем один. И охрана ему не помощники, ведь как иначе Чунхен вошел сюда, если как всегда не заплатил им? От нахлынувшего ужаса у Хенсына из рук выпала швабра и совок, которыми он сметал мусор с пола. Делая медленные шаги назад, не отрывая взгляда от хищной ухмылки Чунхена, он отходил и отходил, пока не уткнулся спиной в один из стеллажей. Чунхен, также продолжая смотреть на Хенсына, и молча, что сильнее того пугало, стал делать вялые шаги по наплавлению к сжавшемуся от страха парню.

— Все ещё живой? – Чунхен изобразил удивление, а потом вернул жесткий тон, — Это жаль, конечно. Для тебя лучше было бы сдохнуть ещё тогда…

— Что ты здесь делаешь, Чунхен? – неверяще отозвался Хенсын.

— Пришел проучить тебя, раз тогда не вышло… эх, не повезло тебе… — хищная ухмылка сменилась жалостливой гримасой.

— Почему, Чунхен? Почему ты разозлился тогда и сейчас? Что я тебе сделал? – дрожащим от страха голосом, но искренне не понимая «За что?» спросил Хенсын.

— Неподчинение, Хенсын. Худший проступок в тюрьме, тем более, когда ты такой красивый и не представляешь, что могут с тобой сделать другие… — спокойно ответил Чунхен, продолжая медленно приближаться.

— Я не понимаю… — из глаз Хенсына потекли неконтролируемые слезы, пришло осознание ситуации, и страх за свою жизнь вырос в несколько раз.

— И не нужно. Ты уже все сделал, что мог. Раз так нравится всем подставлять задницу, то начнем сейчас, — Чунхен стремительным рывком преодолел оставшееся расстояние и схватив за грудки Хенсына, резко притянув его для поцелуя. Но Хенсын смог оттолкнуть его от себя и закричал:

— Ч-Чунхен… НЕТ! Не трогай меня своими грязными руками!

— Грязными, детка? Что-то ты не говорил такого, когда в столовой я обнимал тебя… — расправляя плечи, Чунхен скривился в улыбке, которая затронула только уголок губ. — Ну, как, понравилось мое представление а-ля приветствие?

Да, сейчас Чунхен сам для себя кривил душой, но до конца не знал почему. В первый день он действительно хотел спасти Хенсына от ненавистной ему самому участи, которую тот определенно бы нажил. Но сегодня, когда Чунхен узнал, что парень жив и его выписали, он не смог ничего поделать с собой, кроме как искать его. В порыве, то ли злости, что не получилось убить, то ли неясной жажды и желания опустить, он пришел сейчас сюда.

Чунхен ненавидел этих гомосеков, что каждый день удовлетворяли его сокамерников, не стесняясь своего положения и не считая это зазорным. Но парень, что сейчас его оттолкнул, не выходил у него из головы. Однако Хенсын тогда не принял его благих намерений и сам выбрал свою участь, не захотев разделить с Чунхеном мирное существование в тюрьме. И теперь у Чунхена от одной мысли о неподчинении Хенсына в мозгу начинала пульсировать: «Наказать!» Ведь он никогда не позволял другим заключенным как-то ослушаться его. В этом он был даже жестче Дуджуна. У Чунхена: либо с ним, либо против него. И парень был явно против. Против устоявшихся правил, против защиты Чунхена, хоть и, возможно, неосознанно ее оттолкнул. В этом Чунхен отдавал себе отчет, но это дела не меняло. Хенсын против Чунхена. А раз против, он позаботится, чтобы у парня была веселая жизнь. Теперь Чунхен сделает все сам, раз так вышло. Опущение начинается.

Страх. Страх. И ещё раз страх. Хенсын только залечил раны, нанесенные Чунхеном в столовой, а теперь может снова подвергнуться насилию, причем уже другого рода. Боже, за что это все ему? Чем он провинился в жизни, что теперь получает такое наказание? Ладно подстава на работе, ладно тюрьма. С этим можно смириться. Даже пускай в столовой он получил за дело, выскочек нигде не любят. Но почему теперь ему нельзя спокойно провести отведенный срок? Почему и тут его должны поджидать проблемы? Правда, пока Чунхен говорил, у Хенсына сложилось отчетливое впечатление, что тот чего-то не договаривает… но долго ему думать не дали. Чунхен вновь подошел к Хенсыну, одним стремительным движением разрывая на нем одежду. Пуговицы полетели на пол, а из-под рубашки тюремного комбинезона обнажилась сильная грудь и плечи.

— А… Чу… не… нет!!! – Хенсын очнулся и судорожно пытался прикрыться, вырываясь из рук Чунхена, который держал Хенсына за плечи. Стряхнув его руки, Хенсын попытался отойти в сторону, но был грубо перехвачен и с силой впечатан в стеллаж позади себя.

— Не рыпайся! Не забывай, Хенсын, ты теперь не имеешь никакого права на сопротивление. Если хочешь жить потом более менее без проблем, будь хорошей девочкой, — рука Чунхена опустилась на стеллаж позади Хенсына. А говоря эти слова, Чунхен заглянул прямо в глаза парня. Испытывающий взгляд делал свое дело и завораживал Хенсына своей бездонной глубиной, которая, как мимолетно отметил Хенсын, вызывала в нем неясное покалывание в груди. Но на этом приятные ощущения закончились.

Продолжая задуманное, Чунхен одной рукой схватил Хенсына за подбородок, с силой сжимая щеки, и поцеловал, бесцеремонно вторгаясь в его рот своим языком. Хенсын едва не зашелся от возмущения. Но свободной рукой Чунхен в воздухе поймал занесенную для удара руку Хенсына. После чего, разорвав поцелуй, Чунхен схватил Хенсына за волосы и бросил на пол, куда за ним упали и ткани с шатающегося стеллажа.

— Будешь ещё сопротивляться?! – зло бросил Чунхен, все больше приходя в ярость. «Петух, а с гонором! Вот тварь!»

Упав на пол, Хенсын судорожно попытался подняться и отползти назад, но Чунхен опередил его намерения и уселся сверху.

— Расслабься и получай удовольствие, детка, — с насмешкой сказал он, ловя очередной раз вздернутые в попытке защититься руки Хенсына и затыкая крик парня быстрым поцелуем. – Хотя… можешь кричать, сколько влезет, охрана не придет.

Заломив его руки назад, Чунхен оглянулся в поисках чего-то, что могло бы помочь ему усмирить Хенсына. Выбор пал на тонкий ремень, висевший на ближайшем столе. Схватив его, Чунхен обернул его вокруг руки тщетно вырывающегося парня. Для успокоения Чунхен дал Хенсыну пощечину наотмашь, а потом, перевернув на живот, обвязал обе руки за спиной, оставляя некоторое расстояние на веревке наподобие наручников, так удобнее и надежнее.

У Хенсына от страха заволакивало глаза пеленой. Пока Чунхен завязывал ему руки, парень, перестав вырваться, неожиданно спокойно и тихо спросил:

— Будет очень больно?

Чунхен на секунду опешил от такого вопроса и, переворачивая Хенсына обратно на спину, глухо ответил:

— Будешь продолжать вырываться — очень. Лучше прими наказание, как должное.

— Чунхен, пожалуйста, прости меня, я больше не буду так себя вести! Я буду слушаться! — взмолился от безысходности Хенсын. — Прошу, не трогай меня! Не делай этого!

— Ха-ха-ха, — Чунхен, устрашающе рассмеявшись от такой смены поведения, презрительно посмотрел на полураздетого Хенсына, лежащего на груде тряпок. — И что это тебе даст? Ты уже ничего не изменишь, глупый! Ты — петух, опущенный, дуська, манька, как хочешь. Но факт остается фактом, если не я, то кто-то другой. А вот тут я не уверен, будешь ли ты вообще потом жить...

Хенсын ничего не понимал. То ли Чунхен хочет тупо изнасиловать его, то ли пытается сказать, что это что-то вроде защиты. Несомненно, Чунхен лучше тех ужасных громил, которые в свои члены вставляют пластиковые шарики и просто рвут бедных опущенных, издеваясь над ними, как хотят, избивают, нещадно трахают, порой доводя все чуть ли не до летального исхода. Все эти ужасы рассказал Хенсыну тюремный врач, узнав, кто такой теперь Хенсын. Да, у Чунхена лучшее положение, он здесь авторитет. Никто не станет оспаривать его решения, если тот возьмет Хенсына под свое крыло. Но Хенсын не хотел ни Чунхена, ни кого-либо ещё. Никого. Ему претила такая судьба, и от осознания своего незавидного положения, он готов был повеситься на собственной простыни. Его тошнило от всех тюремных устоев, от того, что он должен подчиняться непонятным законам. И его бесило, что из-за какого-то прикосновения к другу, он вдруг оказался на нижней ступени тюремного «общества». Да ещё и едва не погиб от рук Чунхена, к которому уже вроде бы потеплел, ощущая от него что-то вроде заботы. А все оказалось ложью и спектаклем. Как же он боялся сегодняшнего дня, лежа в палате лазарета. Он точно знал, что Чунхен придет. Был уверен на все 100 процентов, но так боялся исхода этой встречи. И вот сейчас он лежит со связанными руками на полу, а Чунхен, стоя на коленях напротив, снимает с себя рубашку, обнажая татуировки на ключице и руках...

— Хенсын, мой тебе совет, будь послушным хотя бы сейчас, — спокойно сказал Чунхен, нависая над парнем и медленно наклоняясь, чтобы поцеловать. Хенсын резко повернул голову вбок. В глазах Чунхена загорелся дьявольский огонек.

— Ты. Это. Точно. Решил? — по словам отчеканил Чунхен, еле сдерживая ярость и давая последний шанс все больше раздражающему его парню.

Хенсын, явно до конца не понимая всю тяжесть последствий такого поведения, кивнул.

— Воля твоя, я тебя предупреждал, — просто сказал Чунхен, резко поднимаясь на ноги.

Хенсын даже на секунду решил, что Чунхен может сдаться и оставить его в покое, но не тут-то было. Чунхен, нагнувшись к Хенсыну, потянул его за связанные руки на себя, заставляя подняться. Затем он броском уложил Хенсына на ближайший стол и, прижавшись голым торсом к телу Хенсына, откинул за волосы его голову себе на плечо. Положив свои руки Хенсыну на грудь, прошептал ему на ухо:

— Терпи теперь, дрянь.

С силой сжав его соски, он отпустил их, чтобы потом вновь сжать, вызывая у Хенсына болезненный стон. Он скручивал их и вытягивал, пока Хенсын не взмолился, чтобы Чунхен прекратил, но тот просто проигнорировал плаксивые стоны. Дальше руки быстро скользнули ниже по направлению к ширинке Хенсына, которую тот собирался расстегнуть, когда Хенсын позвал его.

— Чунхен... — слезы полились из глаз Хенсына. Ему было страшно. Он никогда не испытывал такого. Ему было больно, стыдно и ещё раз страшно.

— Молчи... — Чунхен уже спускал штаны с Хенсына, попутно наклоняя его обратно на стол и упирая его лицом в него. От действий Чунхена в теле возникало странное ощущение, похожее на возбуждение, но что это на самом деле Хенсын не понимал. Его посадили за изнасилование и покушение на убийство, но то, что он на самом деле девственник никого не волновало. Ему просто никто не поверил. Любые теперешние ощущения были ему не понятны, кроме боли и отвращения к Чунхену и самому себе. А, ну ещё ненависть. С момента первого поцелуя Чунхена и до нынешних поскальзываний языка по шее Хенсына, у парня возникло отчетливое ощущение абсолютной и глубокой неприязни к Чунхену.

— Чунхен!.. – от страха голос надломился.

— Закрой рот, Хенсын, — отозвался Чунхен, расстегивающий свою ширинку, с нажимом в голосе, тем самым нажимом, который Чунхен использовал при их странном знакомстве. Тот самый нажим, как в столовой, когда Чунхен угрожал Хенсыну расправой. И тем самым нажимом, как сейчас казалось Хенсыну, он будет ненавидеть до конца жизни.

— Пожалуйста!.. – парень не оставлял попыток отвлечь мучителя.

— Закрой свой рот, петух! — с отвращением в голосе прикрикнул на него Чунхен, одновременно запуская пальцы в Хенсына.

— Ааа!.. — только стон вырвался изо рта Хенсына. Парень от боли весь обмяк, а тело бросило в жар. Он боялся лишний раз подумать, не то чтобы пошевелиться, лишь бы не чувствовать жуткой боли, когда Чунхен глубже вогнал в него пальцы, сильнее растягивая Хенсына.

— Достаточно, — констатировал Чунхен, а потом резко вошел в Хенсына, не в силах больше противостоять своей жажде. Сразу и до конца. На глазах Хенсына снова выступили неконтролируемые слезы, а ноги отнялись так, что Чунхену пришлось лучше уложить еле живого Хенсына на стол перед собой. А потом он начал двигаться, сразу выбирая быстрый и жесткий темп. Хенсын кричал от боли, пронзающей его до мозга костей. Чтобы не слишком привлекать внимание хоть и подкупленной охраны, Чунхен заснул в рот Хенсына свои пальцы, заставляя его языком облизывать их, тем самым только распаляя и без того крайне возбужденного Чунхена. Постепенно боль притупилась, а ее место заняли странные для Хенсына, но с какой-то стороны приятные ощущения. Другой рукой Чунхен с силой сжимал член парня, отчего в Хенсыне все нарастало и нарастало возбуждение, но на что сам Хенсын так старательно пытался не обращать внимания.

С каждым толчком Чунхен приближался к развязке. Он опустил голову, уткнувшись ртом в спину Хенсына, и несколько раз в порыве возбуждения с силой укусил его, оставляя на теле красные отметины. Но Хенсын уже не замечал такой боли, у него дела обстояли куда хуже. Он не понимал своих ощущений. Сначала ему казалось, что он чувствует себя неправильно, что так не должно быть. Все, что Хенсын сейчас чувствует ужасно и грязно. И вся эта мерзость из-за Чунхена. Его насилует практически незнакомый парень, буквально недавно едва не убивший его, а он не просто смирился с ненавистью, а отвечает ему… Он закатывает глаза, сильнее прижимается к Чунхену, впуская того глубже, но слишком поздно осознает это, чтобы вовремя остановиться. В глубине души ему даже нравится, как язык Чунхена скользит по шее и сглаживает боль от укусов.

Находясь в таком сложном положении, Хенсын готов был следовать за Чунхеном, давая тому возможность наказать его без особых для себя проблем. Если продолжать сопротивляться, повторится история в столовой. Хенсын смирился, что Чунхен будет трахать его, но вдруг он остановился.

— Тебе это так нравится, Хенсын? Решил, что можешь спокойно перетерпеть, а потом все будет нормально? Ну, нет, – раздраженно отрезал Чунхен, с силой сжимая член Хенсына. – Наказание должно быть наказанием.

Чунхен вытащил из него свой член и развернул Хенсына лицом к себе, после чего без слов опустил на колени. Взяв парня за волосы, он резко вставил свой член ему в рот. Из глаз Хенсына полились слезы от ужасно унизительных ощущений, а потом подкатило к горлу, как только Чунхен стал двигаться. Давясь и постанывая от боли, Хенсын понял для себя окончательно – он ненавидит Чунхена всей своей душой. Это уже не изменить. После такого уже ничто не изменит его мнения.

Тем временем Чунхен продолжал трахать его рот и свысока ухмыляться мучающемуся Хенсыну. Он вставлял член на всю длину, заставляя глаза Хенсына слезиться, но не сбавляя темпа. Принимая Чунхена полностью, Хенсын закашливался и еле сдерживал подкатывающую дурноту. Какое унижение, какая мерзость, какая несправедливая у него жизнь. Но Чунхен думал иначе. Для него это было то, что нужно. Вот теперь никакой слабости, никаких нежных порывов. Вот теперь это опущение. Через пару минут Чунхен кончил, забрызгивая лицо Хенсына горячей спермой. Второй раз за день он бросил Хенсына на пол, как использованную игрушку. Чунхен застегнул ширинку, поправил на себе одежду и, лишь раз обернувшись у двери на плачущего от стыда Хенсына, вышел. Полураздетый и весь в липкой жидкости Чунхена, Хенсын же ещё долго лежал, свернувшись калачиком и сотрясаясь рыданиями.