С тех пор прошел уже целый месяц. Хенсын, что тогда, что сейчас с трудом помнил, как добрался до камеры в тот злополучный день. То ли его несли под руки
охранники, то ли он сам плелся за ними, еле передвигая ноги, каждый раз рискуя грохнуться в обморок. Скорее все-таки первое. Хотя, возможно, вообще оба варианта. Так же он смутно помнил, как, войдя в камеру, сделав пару шагов, обессилено рухнул на свою кровать и провалился в сон.
Об ухмыляющихся лицах сокамерников Хенсын просто предпочитал не вспоминать. Однако в память отлично врезались те кошмары, что мучили ему в ту ночь. Ему снилось, как Чунхен очередной раз избивает его, а потом насилует. Потом это стало повторяться каждую ночь. Бесконечная череда издевательств, избиений и, в конце концов, смерть от рук Чунхена.
Как-то ночью… нет, он не сам проснулся от нового кошмара, его разбудили. Он был словно в полубреду: тяжел дышал, метался по кровати, стучал ногами и кричал «Не надо! Хватит!», пока не перебудил всю камеру, а за ними-то дело не встало. Кто-то пнул Хенсына ногой, когда он находился в очередном припадке, так, что у того вышибло дыхание. Однако открыв глаза, Хенсын словно и не просыпался. На него сверху вниз, без каких либо эмоций, смотрел Чунхен. На этот раз Хенсыну хватило доли секунды, чтобы собрать себя в кучу, предупреждая насилие со стороны Чунхена. Качнув головой, тот вернулся в свою кровать. Но Хенсыну показалось странным, что он сам разбудил его, хотя его кровать самая дальняя от кровати Хенсына.
Лежа в ту ночь и мучаясь напавшей бессонницей, из-за нежелания вновь попасть под раздачу во сне или наяву… Хенсын принял решение. Слишком жестокое для него, но оно было необходимо. Хенсын отомстит Чунхену. Не сегодня и не завтра, но когда-нибудь точно отомстит. А сейчас ему нужно взять волю в кулак и не раскисать, отбросить жалость к самому себе, прекратить истерить. И он просто блокировал те ужасные воспоминания, связанные с Чунхеном. Ту боль, то унижение, ту бесчеловечную жестокость… Хенсын оставил себе лишь ненависть. Она пришла к нему в день насилия над ним, и теперь Хенсын ее не отпустит, культивируя и взращивая, чтобы в один прекрасный день воздать Чунхену за все его страдания. С тех пор Хенсын спал почти спокойно.
***
Весь этот месяц Есобу тоже было не сладко. Осознание наличия чувств к Дуджуну приводило его к психологическому тупику. Что-то вроде ощущения невесомости в плохом смысле. Он чувствовал себя подвешенным в воздухе, словно ему не за что было держаться, словно вот-вот, и он упадет в неизвестную пустоту и темноту под собой. Черная дыра в сердце росла. Но нежелание делать себе больно позволило Есобу отодвинуть свои чувства немного в сторону, ограничиваясь лишь покалыванием в груди, когда Дуджун появлялся неподалеку. Ему нельзя было любить его, а Дуджун просто не любил Есоба. Откуда там взяться любви?! Ну, он был нежен… Это да. Однако это не показатель. До их первого секса Есоб уже понимал, что Дуджун во многом хороший человек, а тут он только подтвердил догадки, но не больше. Просто Есоб зря боялся его и все. А сам Есоб?! Как он мог так быстро сдаться? Как он мог сам поцеловать Дуджуна, практически выдавая собственные чувства? Но так хотелось… Есоб не смог тогда сдержаться. А что было потом? Что было утром? Когда Есоб проснулся, Дуджун уже был практически одет. Есоб не стал звать его, а Дуджун даже не повернулся в его сторону. Молча ушел, не обернувшись ни разу. Есоба это задело, а спустя некоторое время он все-таки смог признаться себе, что рассчитывал на что-то со стороны Дуджуна… Надеялся, что может получить хоть частичку любви от тюремного авторитета.
Дуджун был проблемой, а ещё одной проблемой оказался Ён. Хотя сильнее всего с тех пор давал прикурить всё же Дуджун. Если Ён просто конкретно насел на парня, заставляя после той ночи с Дуджуном делать все, что должны были делать петухи всей тюрьмы: убираться в камерах, мыть параши, душевые, коридоры и рабочие кабинеты. То однажды, как раз тогда, когда Есоб мыл душевую, туда заявился Дуджун и без разговоров поимел его. Прислонил к стене, заломил руки и поимел. Ничего общего с их первым «свиданием», но так похоже на опущение. Это нехило напугало Есоба. С чего такие перемены? Такая хладнокровность и пустой взгляд, когда он вошел в комнату. Вдруг Дуджун ненормальный? И Есоб влюбился в ненормального. И помимо этого случая были другие… Почти каждый день лидер просто приходил и трахал Есоба, где бы они ни находились. После первого раза у Есоба был шок, после второго – боль, разрывающая сердце, а после третьего он просто сполз по стенке и дал волю рыданиям, сотрясающим его тело. «Почему же так?» — убивался Есоб, — «Откуда такая смена поведения? Лучше бы он вообще меня не замечал, как раньше…»
Так прошел ещё месяц, а за ним и другой. Есоб работал, следовал распорядку тюрьмы, слушался оппу и старался не попадать на глаза Дуджуну, который все равно находил его, беспощадно делая все, что ему захочется. Светлые чувства, зародившиеся в тот день в камере, постепенно гасли под напором необъяснимой жестокости. Если так продолжится, Есобу будет только хуже, он твердо знал это. Да ещё и эти приказы Ёна, он опять кого-то слушается…
У Есоба остался лишь только один понимающий человек – Хенсын. Хоть с ним они пересекались редко, все равно были довольно близки, посвящая друг другу болезненные секреты и обиды. С Хенсыном он чувствовал себя чуточку лучше, но в последнее время общение их практически свелось на нет.
В тот день в столовой Хенсын очередной раз плакал на плече Есоба, рассказывая те ужасы, что творил с ним за это время Чунхен. Есоб же так и не решился посвятить Хенсына в то, что на самом деле испытывает к Дуджуну. Хотя он и сам запутался уже, потому что издевательства Дуджуна вызывали в нем что-то вроде ненависти, смешиваясь с той симпатией, которая возникла во время их занятия любовью и, в итоге, превращаясь в клубок противоречивых суждений. Есоб решил дать такое определение происходившему в той камере, хоть только и с его стороны… занятие любовью. Ведь Дуджун тогда сказал что-то об этом, пусть это и не было правдой.
Хенсына же повергали в ужас издевательства Чунхена. С того дня он не то чтобы изменился, но жестокость по отношению к Хенсыну выросла в несколько раз. Он мог, проходя мимо, внезапно дать с ноги в живот или под коленку, вызывая хохот других заключенных. Чунхен мог подойти и перевернуть стол, за которым обычно ели Есоб с Хенсыном, он отпускал колкие шуточки в сторону Хенсына и давал ему различные прозвища, в конце концов, за ним закрепилось «куколка». Такое впечатление, что Чунхен постоянно старался усилить и так огромнейшую ненависть Хенсына. У него получалось, так как твердость в выбранном пути после подобных инцидентов у Хенсына только росла. Но так как Хенсын по своей сути не подходил для таких вещей, как месть, и тяжело принимал подобные издевательства, ему нужно было поделиться переживаниями с кем-то, с Есобом.
Их очередной разговор прервал Ён-оппа. Хенсын знал его, но тот никогда не испытывал к нему такого интереса, которое направлял на Есоба.
— О чем разговариваем, мои сладкие? – приторным голоском пропел оппа, присаживаясь напротив парней.
— Чего ты хочешь? – сразу уходя в оборону, ответил ему Есоб, выпрямляясь на стуле.
— Фу, как грубо, зачем же так? – наигранно надулся Ён, но потом наклонился ниже, — Но ты прав, есть дельце…
— Выкладывай, — Есоб напрягся, от этого парня точно не надо ожидать хорошего.
— Поцелуй Дуджуна, — внезапно твердым, не терпящим отказа, голосом сказал Ён, щуря глаза, — Он сейчас придет в столовую, а ты подойди и поцелуй его, хотя бы в щечку.
— Зачем? – как же странно для Есоба было сначала интересоваться, а потом уже делать. Раньше он не задавал лишних вопросов. Никогда.
— Как зачем? Я так сказал, — и впервые Есоб почувствовал, как со стороны оппы подул холодный ветерок, а глаза заиграл недобрый огонек, — Ещё вопросы?
Это простое заявление привело Есоба в ступор. Что-то в голосе Ена заставило Есоба задуматься. А если он и вправду сделает так, как говорит ему Ён? Что будет? Зачем это ему? И Есоб впервые сделал то, что должен был сделать давно, ещё с Кикваном. Он решил противиться воле чужого человека, основываясь только лишь на своих ощущениях. Тем более, ему явно не светит ничего хорошего в этой ситуации. Если он поцелует Дуджуна, то, вспоминая случай с Хенсыном, по тюремным законам Дуджун станет опущенным. Что ж, это интересное предложение, как месть за поведение Дуджуна и издевательства над Есобом. Однако есть одно «но», и это даже не чувства Есоба к лидеру… Зачем же такой итог Ёну? Почему в хитром прищуре Ёна Есобу видится и другая сторона медали? А она есть. Дуджуну совершенно точно не понравится такой поворот событий, а, значит, вероятнее всего, пострадает Есоб. Дуджун просто убьет его от охватившей ненависти и злобы. Ни первого, ни второго Есобу, в общем-то, не хотелось, поэтому он поднял голову и твердо ответил:
— Нет.
У Ёна на лоб глаза вылезли. Казалось, он сейчас задохнется от такой наглости со стороны человека, который должен был ему беспрекословно подчиняться. И он, ничего не ответив, просто толкнул ногой Есоба вместе со стулом, на котором тот сидел.
— Считаешь себя крутым?! – закричал Ён, привлекая к себе внимание зэков, находящихся в помещении столовой, — Как смеешь мне перечить?!
— Не трогай его! – вскрикнул Хенсын, подбегая к Есобу, чтобы помочь тому встать на ноги.
Пока Есоб поднимался, к Ёну уже подоспели его прихвостни, отталкивая Хенсына от Есоба. Они поставили парня на ноги и прижили к одной из колонн, что была незаменимым условием такого большого помещения.
— Есобчик, а ты знаешь, что нарвался? – закатывая рукава, вкрадчивым голосом проговорил Ён. Потом замах и удар в челюсть.
— Ну и пусть! – Есоб сплюнул на пол кровь и с вызовом посмотрел на оппу. Он сам от себя не ожидал такого поведения, никогда не думал, что будет сопротивляться так рьяно, непонятно что защищая. Но сейчас его сердцем завладели невиданные доселе смелость и азарт. Он хотел, чтобы это произошло. Даже чувствовал, что меняется благодаря этой ситуации. Пустоту в сердце заполняет если не любовь, то злоба. Как же он устал быть пай-мальчиком, теперь Есоб хотел показать нового себя.
— Что ты сказал? Значит, мою маленькую просьбу не выполнишь? – Ён демонстративно поиграл мышцами, но это ни капли не спугнуло Есоба.
— Да пошел ты к черту со своими просьбами! – Есоб плюнул ему в лицо.
Ён не спустил ему такого и со всей силы вмазал Есобу в челюсть, потом снова и снова. Он бил его ногами, кулаками. Бил в лицо, живот и по ногам.
В это время Дуджун с Чунхеном подошли к месту драки и, не обнаружив для себя ничего интересного, Дуджун спокойно встал и посмотрел на Есоба ничего не выражающим взглядом. В его глазах не было ни тени беспокойства. Этот удар для Есоба был сильнее тех, что наносил Ён. Ведь пока Есоба били, Дуджун просто прислонился к стене, сложа руки на груди, и о чем-то изредка перешептывался с Чунхеном.
Хенсын с ужасом уставился на все это действо, но ничего сделать не мог. Хотел, но не мог. Даже вроде бы подавшись вперед в порыве защиты, он тут же словил недобрый взгляд Чунхена, а Хенсыну явно не стоило ему возражать. Есоб бы поддержал в этом Хенсына, потому что его однажды уже едва не убила вспышка гнева Чунхена. Лучше не надо. Сам может потом не выжить. И Хенсыну уже ничего не оставалось, как стоять и смотреть на страдания друга. Почему охрана не вмешивается? Ну, это глупый вопрос.
— То, что мы внизу, не значит, что своему оппе не надо подчиняться! – приговаривал Ён, нанося Есобу очередной удар. Свита оппы всё держала Есоба за руки, тем самым прижимая его к колонне. Его голова обессилено повисла, а из уголка рта дорожкой стекала кровь. На лице появились гематомы с кровоподтеками, бровь была рассечена.
— Я никому больше не буду подчиняться! – Есоб, собрав силы в кулак и выплевывая очередную порцию крови, взглянул сначала на Ёна, а потом в сторону Дуджуна. Но тот, разговаривая с другими зэками, не видел его действий. Но от оппы они не ускользнули.
— Куда смотришь? Смотри сюда! – и ещё один удар.
— Пошел ты, сволочь! – Есоб кричал на Ёна, но на самом деле просто выплескивал свои чувства к Киквану, Дуджуну и всей своей жизни. Он бы сказал больше, но через боль это сделать было сложно. Опять же, выкрикивая ругательства, он все время кидал взгляд на Дуджуна. Ён заметил и это.
— Вздумал противиться? Решил, что есть на это право? Считаешь, ОН заступится за тебя? – с откровенной издевкой посмеялся Ён, хватая Есоба за грудки.
— Я… — еле выдохнул Есоб, но тут же словил ещё один удар в поддых.
— Что ты? Влюбился, что ли? – тут уже волна смеха прокатилась по наблюдавшим за сценой заключенным. – В него? В Дуджуна?..
И тут Ён осекся, потому что звук собственного имени привлек внимание Дуджуна. И до него все сразу дошло. Ведь был секрет, который Ён знал, а Есоб нет. Дуджун симпатизирует Есобу. Оппа хорошо читал характеры людей. Он понял, что и Есоб влюблен в Дуджуна, стоило только раз взглянуть на него. Может, Дуджун не любит Есоба или что-то такое, но откровенно симпатизирует, отказавшись от всех заключенных петухов, кроме Есоба. Он забыли и о Ёне, которого раньше использовал чаще других. Но Ён-то добровольно стал опущенным, влюбившись в Дуджуна ещё при первой встрече. Он и на воле был геем, а тут добился покровительства лидера и стал главным оппой для всех петухов колонии. Он даже признался однажды Дуджуну, но получив полный презрения отказ, не стал больше настаивать на своих чувствах. А с появлением Есоба у него все отобрали. Ревность. Ревность заставила Ёна приказать Есобу сделать то, чего и сам в общем-то не хотел, но все дело в этом Дуджуне. Он не хотел делить лидера ни с кем. А не сдержавшись сегодня сделал только хуже себе.
Дуджун теперь весь напрягся и подозрительно переводил взгляд с Ёна, застывшего в позе с занесенной для нового удара рукой, сжатой в кулаке, на Есоба, находившегося на грани потери сознания.
Есоб искал в себе силы поднять голову и, открыв глаза затянутые от боли пеленой, посмотреть, почему вдруг его перестали бить, а все зеваки внезапно замолчали, прекращая злобные улюлюканья и призывы к более решительным действиям со стороны Ена. Подняв глаза, Есоб неосознанно первым делом взглядом нашел Дуджуна. Даже какое-то облегчение снизошло на Есоба, когда тот убедился, что лидер ещё здесь, что он рядом. Вот черт, ведь он должен его хотя бы ненавидеть, а сам, как влюбленный дурак, радуется, что эта сволочь тут и такими теперь обеспокоенными глазами смотрит на Есоба, истекающего кровью. Эта мысль заставила его криво улыбнуться самому себе. С чего бы ему беспокоиться? Разве не он причина всех страданий Есоба с момента прибытия в ту распределительную камеру? Разве не его должен ненавидеть Есоб? Разве не он, Дуджун, сделал из Есоба свою игрушку? Когда хочу, тогда и трахаю. А ведь он был так нежен в их первый раз, не в пример нынешним поступкам. Да, кроме него никто не трогал Есоба, что с какой-то стороны странно, но это не доказательство хорошего к нему отношения или тем более наличия каких-то чувств. А Есоб-то уже успел влюбиться…
Ён как-то советовал Есобу: «Если станешь, как я, то твоя жизнь в тюрьме станет спокойной и размеренной. Секс у тебя будет не с кем попало, а только с покровителем, это очень удобно». Так Есоб узнал, что не лишь бы кто может использовать опущенных, что могут быть устойчивые пары, покровительство. И именно на это надеялся после их первого секса, думал, что раз лидер так нежен, есть возможность лучшей доли, но нет.
Те слова Ён произнес перед самой первой «встречей» Есоба и Дуджуна, когда отводил Есоба в душевую. С тех пор же только Есоб был в распоряжении лидера. Могло ли это значить… В этом случае получается, что единственная причина, по которой Ён мог так злиться, это… Его бросил Дуджун! Лишил своего покровительства! И взял себе новую игрушку… Есоба. У Есоба, от неожиданной, совершенно безумной догадки расширились глаза. Неужели… это все месть Ёна из ревности? Пха! Он ревнует Дуджуна к Есобу! Ну, по идее, есть повод, хоть и безумно идиотский. Дуджун никогда не полюбит Есоба! Причем ему все равно, что станет с Дуджуном и что станет с Есобом, ведь план-то непродуманный какой-то. Даже убив Есоба, Дуджун все равно станет обиженным, и тогда Ёну не быть вместе с Дуджуном.
— Ты ревнуешь? — находясь на грани, Есоб истерично рассмеялся, наблюдая за реакцией оппы.
— Ч-ч-что?! — лицо Ёна пошло белыми и красными пятнами, а рука, до этого занесенная для удара, опустилась.
— Господи, кто ж думал, что оппа опущенных окажется таким сантиментальным! — Есоба понесло, — Эй! Ты в своем хоть уме? Посмотри на меня, посмотри на Дуджуна! — Есоб без каких-либо тормозов просто мотнул голову в сторону напряженного лидера, — Думаешь, опущенный заслуживает любви в их глазах? Ну и что, что тебе покровительствовали, ты все равно не более, чем игрушка! И я игрушка, Ён! Что за глупости ты пытаешься доказать приказывая мне такие вещи? Поцеловать его?! Да он убьет меня после этого, и бровью не поведет! Или ты этого хотел? Так давай!
Есоб поднял голову и прямо посмотрел на Дуджуна, он говорил уже не с Ёном, это предназначалось другому человеку. И Есоб продолжил свой монолог, выплескивая все скопившиеся чувства.
— Убей меня! Все равно мне не жить, так зачем мучиться?! — у Есоба в глазах встали слезы, — Не слышал про меня ничего? Я смертник! Ещё месяц-другой и меня повесят, но мне не нравится такая смерть! Убей меня прямо сейчас!
И он вновь взглянул на Ёна каким-то умоляющим взглядом. Пусть они убьют его сейчас, пусть он умрет от рук хотя бы оппы, тогда, когда хочется ему, а не когда придет приказ о казни.
Ён от злости на Есоба, от того, что тот был бесконечно прав, приготовился нанести ещё один удар, когда в их разборки вмешалась охрана во главе с начальником Кимом.
— Ён, а ну-ка успокоился! Отпустить парня! Отведите Есоба в лазарет! Убрать здесь все! Господи, что не день, то разборки! – командовал начальник разгоняющими толпу охранниками, выразительно поглядывая на Ёна, а потом в сторону Дуджуна, — С вами же жить спокойно не получается!
Когда Есоб повернулся вслед за начальником, на месте, где находились Чунхен с Дуджуном, остался только первый, странным взглядом посматривающий на Есоба. А Дуджуна уже не было. Он бросил Есоба, растоптав последнюю частичку надежды. Это конец.
***
— Зачем вы посадили его? Он же не виноват!
— Его нашли на месте преступления!
— Но это другой парень. Тот, что… изнасиловал меня, вот этот! — говорила девушка на больничной койке, тыкая пальцем в фотографию на столике перед собой.
— Вы уверены в этом, госпожа Пак?
— Абсолютно, господин следователь.
***
Вечер того же дня практически перевернул мировоззрение двух парней. Есоб отмывал себя от крови и грязи, а Хенсын готовился к назначенному на вечер «свиданию»… Оба были в жутком расположении духа и оба практически молчали, прокручивая в голове собственные ужасные мысли.
«За что все это? Что за маятник? Почему Дуджун так себя ведет? Что за глупая ревность Ёна? И почему начальник Ким помешал нам? Все бы так хорошо кончилось… убили бы меня и все…» — думал Есоб, подставляя окровавленное лицо под струю прохладной воды.
«Нееет! Нет! Нет!!! Почему?! Почему все так?! Ему мало издевательств надо мной? Почему он ещё и свидание назначает?! Я умру сегодня… точно умру… а мстить ещё не готов… Чунхен… за что?!» — упираясь головой в стену и ударяя по ней кулаком думал Хенсын. Он стоял под горячим душем, который все равно не помогал расслабиться и успокоить нервы.
На выходе из душевой, парни случайно услышали разговор двух тюремщиков, ожидающих их около дверей:
— … как же все это надоело! Сколько ещё этот беспредел будет твориться? – сетовал один из них.
— Не знаю. Видимо, пока начальник Ким не решит, что палата за подобный беспредел слишком мала. Хотя сумма, которую платит папаша Дуджуна, наверное, заоблачная, раз начальник все терпит.
— А за что он сидит-то? Неужели папаша спихнул нерадивого сыночка? Хотя тогда почему ему прощаются все, даже самые ужасные поступки, и обеспечен такой комфорт?
— Насколько я в курсе, ни за что, — охранник рассмеялся, — Но вся его семья – криминальные авторитеты и воры в законе, так что не удивительно. Я слышал, что Дуджун просто скрывается от врагов их семьи, там какие-то серьезные разборки.
— Ого! Ничего себе, молодой парень, невиновный, а находится в таком месте. Но тогда зачем скрываться в тюрьме?
— Они ещё что-то прикрывают этим, но я не знаю что. Да и начальник Ким чем-то обязан папаше Дуджуна, поэтому принял его. А вот платят ему за удобства как раз.
— А Чунхен?
— Что Чунхен?
— Ну, они же знакомы, я сразу это понял, когда Дуджуна привезли сюда. Они сразу начали так по-братски обниматься.
— Ааа… ну, Чунхен сидит пожизненно за двойное убийство, за него тоже платят, но меньше, вот он и тусуется в общем режиме. Опять-таки, насколько я в курсе, Чунхен до тюрьмы был лучшим другом Дуджуна. Вообще, по ходу, Дуджуна направили в эту тюрьму именно потому, что здесь Чунхен, чтобы не скучно было. Хотя я слышал, что начальник думает, будто они тут что-то замышляют. Но я так не думаю, это бред.
— Ясно…
— Кстати, ты понимаешь, почему вдруг вполне мирные Чунхен и Дуджун вдруг стали так беситься с появлением этих двух красавчиков?
— Тебе тоже так показалось?
— Что красавчики?
— Ха-ха, нет, что парни немного изменились…
— А, ну, да, вот говорю же, странно это.
— Согласен. Где, кстати, эти самые красавчики? Что-то давно их нет… — появившийся звук шагов по направлению к дверям усиливался.
Чтобы не раскрыться, Есоб и Хенсын, слушавшие разговор, затаив дыхание, по очереди вышли из своего укрытия, натягивая на лица самые скучающе и бесстрастные выражения, дабы не выдать шок, сковавший все их тело.
***
Вернувшись в свою камеру и забравшись с головой под одеяло, Есоб стал прокручивать у себя в голове услышанные слова охранников. Мысли разбредались в разные стороны, миллионы ужасных, странных и просто бредовых догадок лезли в голову. Получается, Дуджун такой же невиновный, как и Есоб? Но они, конечно, все равно разные. Дуджун тут практически по своей воле. Что ж могло такого случиться, что ради его безопасности отцу и матери пришлось запихать его в тюрьму? Невероятно! Боже, тогда это все меняет. А план Ёна кажется ещё более идиотским, ведь даже изнасилуй его Есоб прямо на глазах всей тюрьмы, Дуджуну это сойдет с рук! В отличие от Есоба он может не подчиняться правилам! У него для этого есть все! Боже… какой же Есоб дурак… Теперь точно ясно, почему Дуджуна окружает охрана и почему у него так много запрещенных в тюрьме вещей. Но ещё одна вещь безоговорочно не ясна – почему он опустил Есоба? Почему человек, который мог просто пройти мимо и не замечать Есоба, вдруг своими руками делает из него опущенного, а потом бросает всех петухов и даже Ёна, и постоянно его домогается? Почему и зачем ему Есоб в принципе?
Просвет, появившийся в облаке непонимания, быстро затянули мысли рода: «Нет, скорее это скорее всего из-за скуки! Не мог же ему понравиться Есоб. Да, у него был Ён, который готов подставлять жопу в любой момент… Но в Есобе его ничего привлечь не может. Значит, здесь что-то другое».
***
Направляясь на свидание, как на смертную казнь, Хенсын морально приготовился защищаться. Шок от полученной информации не проходил. Чунхен – убийца, а, значит, с легкостью сделает тоже самое с Хенсыном. «Пережить бы эту ночь, а завтра я уже отомщу». Почему он не готов сейчас, Хенсын не понимал, его просто трясло от страха. Все его решения как-то быстренько отползли в сторону перед лицом опасности. Свидание, которое ему так внезапно назначил Чунхен, выбило у Хенсына землю из-под ног. Учитывая его постоянные издевательства в любое время и в любом месте, для Хенсына такая новость стала огромной, неприятнейшей неожиданностью. Стоя перед дверью камеры, он медленно тянул руку к двери, чтобы открыть ее. Но та сама распахнулась, представляя взору Хенсына негодующего Чунхена.
— Что стоишь? Заходи давай! – и он за руку вволок Хенсына в камеру, запирая за ним дверь.
— Чунхен… — Хенсын пятился назад.
— Ты опять стонешь? – приближаясь небольшими шагами, Чунхен раздраженно посмотрел на Хенсына.
— Чунхен!.. – идти уже было некуда. Почему все повторяется?
— Ещё раз произнесешь своим грязным ртом мое имя, и я точно убью тебя. Сразу, – поймав Хенсына за руку, он прижал его к себе, шумно вдыхая запах волос Хенсына и заползая руками под его рубашку. От слова «убью» Хенсын содрогнулся всем телом. Чунхен косо посмотрел на него, но быстро вернулся к прерванному занятию.
— Пожалуйста… — Хенсын на свою беду запрокинул голову, стараясь сдержать слезы. Этим и воспользовался Чунхен, жадно целуя обнаженную шею.
— А! Нет!.. – поняв свою ошибку, он попытался отстраниться, но сильные руки Чунхена не давали и пошевелиться.
— Сопротивляешься? – бровь Чунхена поползла вверх, — Тогда зачем же ты так изогнулся, детка? Ты в опасные игры со мной играешь.
— Не надо, Чунхен… — Хенсын в испуге тут же бросился прикрывать рот руками, но Чунхен уже поднял руку и схватил его за горло.
— Я, кажется, тебя предупреждал! – молнии сверкали в глазах Чунхена, а рука на шее постепенно сжималась, не давая Хенсыну дышать.
Но внезапно в дверь постучали. После пятого раза, Чунхену пришлось отпустить Хенсына и подойти к двери.
— Кто? – раздраженно кинул Чунхен.
— Эм, тут такое дело… Хенсына вызывает начальник Ким.
— Что? Скажите ему, что он занят! – Чунхен вот уже приготовился развернуться и идти обратно к вжавшемуся в стену от страха Хенсыну, когда другой голос из-за двери прокричал:
— Чунхен, мать твою, это по его делу! Отпусти парня!
По голосу явно Дуджун, на что Хенсын округлил глаза, недоуменно смотря на спину Чунхена, видимо, внутри которого боролись какие-то силы. Спустя минуту Чунхен вздохнул, нехотя развернулся и, смерив Хенсына убийственным взглядом, мотнул головой в сторону двери:
— Свободен!
На дрожащих ногах Хенсын медленно направился к выходу, почему-то касаясь рукой того места на шее, где были губы Чунхена. Бросив в сторону Чунхена мимолетный взгляд, Хенсын увидел, как тот уже лежит на кровати, положив руку себе на лицо.
— Почему ты отпустил меня? – неожиданный вопрос Хенсына застал Чунхена врасплох, что тот даже убрал руку и посмотрел на парня, чуть задержавшегося у двери, но повернутого к нему спиной.
— Что за вопрос? – на что Хенсын всхлипнул, вызывая у Чунхена порыв, из-за которого тот резко сел на кровати.
— Ничего… — но Чунхен не дал ему договорить.
— Ты все ещё можешь остаться, — где-то даже более торопливо, чем нужно, чтобы казаться безразличным, сказал Чунхен. Однако Хенсын уже вышел за дверь, оставив неожиданно растерявшегося Чунхена одного.
А выйдя за дверь, сам Хенсын, смахивая непонятно откуда взявшиеся слезы, почувствовал что-то вроде потери и сожаления…